Глава 31.
Бегущий человек
Как темная паста из большого серебряного тюбика, измученная смертельным ожиданием, размякшая в духоте человеческая плоть выдавливалась из вагона. Ни стона, ни крика только, хрип, вонь и слезы на кривых, почерневших от жажды перекошенных лицах. Гоблины были невероятно логичны, логичны в каждом движении. Так логичен бывает, наверное, только зверь в джунглях. Падая на раскаленную землю разношерстная, хрипящая толпа моментально растаивала, унося вместе с собой брошенное оружие.
Автоматы валялись на земле, и боевики не могли причинить этим людям никакого вреда.
Как их было много, и какие они были разные. Лысая старуха, потерявшая свои платки и прикрывающая растопыренной пятерней гноящийся череп; узколицый старик - в спутанных волосах и бороде не видно ни глаз, ни губ; ухмыляющийся подросток в бушлате и хлопающих при каждом шаге резиновых сапогах. Группенфюрер вздрогнул, когда, будто толстыми дырявыми крыльями, взмахнув полами ватника, из вагона появился Фикус - знакомый сутенер... И тут я увидел Белоснежку. Соня (такая же красивая, легкая, такая же наивная, как и месяц назад в моей постели), застыла на краю вагона. Платье на ней было разорвано, и в развевающихся лохмотьях светилась плоть. Она переступала босыми ножками как на раскаленном морском песке.
Захотелось помочь, но я не мог подать ей руку, потому что в руке моей был Вальтер прижатый к виску группенфюрера - страховка общей безопасности. Это сделал вместо меня молоденький офицер - «карающая вдова». Все-таки в этих ребятах, несмотря на весь их чудовищный, театральный пафос сохранялось что-то обычное, человеческое. Коротко глянув на группенфюрера, парень в черной форме шагнул к вагону и поймал спрыгнувшую Белоснежку.
Он тут же поплатился. Неуместная галантность была жестоко наказана. Защищая свой товар, сутенер-инвалид ударил молодого офицера протезом по лицу. Непроизвольно я подвинул Вальтер, и группенфюрер присел от ужаса. Фикус ударил еще раз. Черный деревянный конь-протез хрустнул и сломался.
Офицер, открывший вагон, не в состоянии отнять рук от кольца запорного механизма опустился на четвереньки и под съехавшей на глаза фуражкой выпер непристойно коротко стриженый мокрый затылок. «Карающая вдова» - галантный офицер, плечистый красивый парень, утер кровь, бешено сверкнул глазами на Васнецова, но что он мог сделать.
- Если ты меня убьешь, ты умрешь! - хрюкнул Бригаденфюрер. - Отпусти меня, Сережа. Прошу тебя убери пистолет. Щекотно же! Убери!
Негромко пищала рация на поясе эсэсовца, но конечно, никто не отвечал на вызов. Боевиков охватил паралич. Они так и стояли навытяжку. Фикус здоровой рукой схватил черного деревянного коня, быстро глянул на раскрытую дверь и с каким-то тараканьим проворством шмыгнул под вагон.
Неуверенно, будто совсем не понимая, где она находится и что происходит, Соня сделала шаг и встала передо мной.
- Беги, - сказал я и не услышал собственного голоса. - Беги, красивая дурочка! Убьют же.
Белоснежка наивно заморгала, она протянула руку и, сняв с мундира Павла Фомича серебряного орла, как булавкой, заколола им платье у себя на груди. Она действительно была хороша. Послюнявив палец, она провела им сначала по собственным бровям, потом по губам и, вдруг повернувшись, показала тоненькой ручкой вдоль вагона.
В белом солнечном коридоре, казалось, не было никого и ничего. Только сияли рельсы - два лезвия уходящие вдаль, и звенела неестественная тишина. Я понял, наконец, что оглох.
- Всем в вагон! - как мог громче, крикнул я. - Быстро, иначе я его пристрелю. - Я вдавил ствол в слабый висок Васнецова. Я не слышал себя, но был уверен, что меня услышат другие. - Прикажи им. Всем внутрь. Быстро!
- Внутрь! - рявкнул Павел Фомич. Я видел, как широко открылся и закрылся его рот.
Последним в вагон вполз сам бригаденфюрер. После чего я не без удовольствия повернул запорный механизм. Дотянул теплый обруч до упора.
У меня не было никакого мало-мальски логичного плана. А у нацистов план как раз был. Подобная наглость средь бела дня, конечно же, спланирована до мелочей. Они просто обязаны были перестраховаться. Глядя, как «карающие вдовы» забираются в душегубку на колесах, я вдруг сообразил, что рация оказалась вне поля моего зрения и отчетливо понял, что сейчас (может быть уже через пару минут) явится подкрепление, и вряд ли мне удастся уйти живым.
Протерев от пота глаза я увидел старого знакомого. Рядом стоял дежурный по вокзалу. Я хорошо запомнил это безучастное старое лицо. Он что-то говорил. С трудом я прочитал по губам:
- Дай-ка сюда. Ты не умеешь...
Оттолкнув меня, Никифор Иванович перехватил кольцо и дожал его еще. Невероятно, но дежурный по вокзалу был совершено сух. Ни капли пота на морщинистом лбу. Только глаза мокрые и безумные.
- Бери девушку и уходи, - попросил он. - Уходи, Трубник. - Я почти не слышал его. Читал по губам. - Я сам все сделаю. Уходи... Беги отсюда!
Позже я узнал, что право открыть смертельный вентиль перешло мне случайно, по наследству. Нацисты хотели, чтобы именно Никифор Иванович открыл газовые краны. Прикончив уборщицу, расстреляв лейтенанта и немых азиатов-могильщиков (пособников, которым не место было в газовой камере для неполноценных) дежурному сохранили жизнь специально для этого случая. Дримовиченко отказался, и молодые парни в коричневых рубашках тут же у всех на глазах на рельсах изнасиловали старика. После чего затолкали в общий вагон.
- Мотай отсюда! Беги! - докатилось тихое до моего сознания. - Сваливай! Да что ж ты стоишь?..
По фонтанчикам сухой земли брызнувшим во все стороны я понял, что в нас стреляют. Больно вцепившись в локоть, Соня увлекла меня куда-то вниз, на рельсы. Никифор Иванович поворачивал красные вентили на баллонах, но он уже был не в состоянии отомстить за свое унижение. Забравшись в вагон «карающая вдова» все же воспользовался рацией. Пули выпущенные с большого расстояния были слепы, они дырявили металлическую стенку вагона, лишая его герметичности, и к образовавшимся дырочкам изнутри присасывались как пиявки алые губы молодых эсесовцев.
- Никифор Иванович! - крикнул я, и опять не услышал своего голоса. Непонятно, чего вдруг мне стало жалко этого человека. Я хотел вытащить его, но было уже поздно. Дежурный по вокзалу упал прямо на шипящие баллоны. Глянув из-под колеса, я увидел как по надписи «угарный газ скользнула широкая полоска крови, и в ту же секунду, спасая жизни «карающих вдов», пули посекли резиновые шланги.
Как мы проползли под вагоном, как преодолели бегом рекордную стометровку по пересеченной местности в памяти не сохранилось. Очнувшись от громкого хлопка, я даже не сообразил сразу, что ко мне вернулся слух. Я увидел себя между двух нефтяных цистерн. Воздух шипел, как раскаленный утюг, на который обильно брызгают воду. Голубое небо в щели над вагонами вибрировало и гукало, как гигантский младенец. Солнце подмигивало. В руке у меня все еще был Вальтер. Повернувшись, я увидел Соню. Белоснежка, прикусив свою искривленную губу, короткими очередями била из автомата в промежуток между вагонами (кто только научил ее обращаться с оружием?), а оттуда, как в компьютерной игре схематичные солдатики, бежали прямо на нас боевики.
Происходящее уже никак не походило на реальную жизнь, так, какая-то сумасшедшая абстракция. Сон. Даже не страшно.
«Сережа, не давай себя убить даже во сне, - отчетливо прозвучал в голове голос мамочки. - Потому что, можно и не проснуться».
В подобной ситуации следует себя ущипнуть, но зачем щипать себя, когда и так все тело болит. Нужно было что-то делать. Нужно было, не просыпаясь, принять правильное решение. Но можно было и отложить решение ненадолго. Действовать как в игре. По правилам выживания. Почему-то в это мгновение мне припомнился собственный перевернутый дипломат и диктофон, раздавленный тяжелым ботинком. Мне стало жалко диктофон. Хорошая была железка, четыреста долларов за него выложил. Выпустив пулю в бегущих на меня боевиков, в эту компьютерную абстракцию, я толкнул Соню под вагон и сам последовал за ней.
Расчет оказался верен. Они потеряли нас. Соня хорошо ориентировалась в географии товарных составов. Мы проползли под вагонами еще метров двадцать и перемазанные мазутом, отплевывая землю, выбрались на платформу. Здесь стоял под разгрузку товарняк с телевизорами - большие маркированные коробки уже частично загрузили на длинную автотележку, но не было ни одного человека. Все попрятались. Я оглядывался.
«Внимание. Внимание. Граждане пассажиры. В связи с незначительной аварией, все рейсы задерживаются на двадцать минут. Внимание. Граждане пассажиры. В связи с...» - Звучал женский голос из репродуктора на столбе.
Всмотревшись в кукольное личико вокзальной проститутки, я вдруг увидел, как оно почернело и пропало. Я не сошел сума. Это была просто туча - облако, скользнувшее по небу, но после режущего белого света мне показалось, что солнце погасло. Налетел ветер. Горький, как лекарство, запах пожара. Было очевидно, что мы запутали своих преследователей и временно оторвались от них. Сориентировавшись в пространстве, я хотел бежать в сторону пакгаузов, но Соня остановила меня.
- Туда! - она показала на маячившие вдалеке стеклянные двери зала ожидания.
Быстрым шагом мы прошли до конца платформы. Никто нас не преследовал. Мы шли вдоль пассажирского состава. Шторы в купе подняты, но все двери закрыты. Ни одного проводника не видно. Над головой звенели провода. Солнце мелькнуло и опять погасло. Жара не спадала, но судя по порывам ветра надвигалась спасительная гроза. Я спрятал Вальтер под пиджак, а Соня зашвырнула автомат куда-то под электровоз. Я медленно и мучительно просыпался, мысленно ощупывая плотность окружающего мира.
Мы смешались с толпой. В зале ожидания было полно народу. В центре зала прямо под памятником вождю мирового пролетариата стоял Борис Ерофеев. Он шагнул мне навстречу, почему-то протягивая руку, но я увернулся от рукопожатия.
rus 
deu 
вернуться к предыдущей
читать
следующую