Глава 28.
Парилка
Как-то, будучи еще студентом второго курса, я в шерстяном костюме, шелковой рубашке, галстуке и начищенных туфлях на спор просидел в сухой финской парной среди голых людей целых четыре часа. Я пил с ними водку, я ходил вместе с ними окунуться в ледяную воду бассейна и на удивление быстро просыхал до самых трусов, тогда как окружающие меня животы и спины не успевали еще даже заблестеть от свежего пота. Тогда я все-таки отспорил новые свечи для мотоцикла и, наверное, впервые в жизни тогда у меня заболело сердце. Теперь было похуже. Кто-то говорит: мозги плавятся, а кто-то асфальт. Оказавшись на улице, я почувствовал, что плавится и то и другое. Может быть та парная была слабовата, может быть сам я уже начал сдавать, а может быть русскую столицу, наконец, посетил настоящий африканский хамсин. Раскаленный воздух был такой сухой, а солнце так давило на незащищенный затылок, что я уже не в силах был задавать вопросы.
В результате, мне так и не объяснили цели поездки, зато машину подали прямо к подъезду. Тойота-лебедь, сверкнув зеркальными фарами, резко затормозила - переднее правое колесо оказалось прямо возле нижней бетонной ступеньки. Прежде чем распахнуть передо мной дверцу Екатерина Васильевна дернула рукой, приветствуя старших офицеров, вытерла тыльной стороной ладони пот со лба и уже слабым голосом попросила:
- Садись, Сережа, садись быстрее!
Упав на прохладное сидение и вдохнув ледяной вихрь с шорохом вырывающийся из кондиционера, я совсем уже утратил бдительность. Вместо того, чтобы, наконец, поинтересоваться у своего красивого шофера, куда же мы едем, я нажатием на рычаг опустил спинку, закрыл глаза и поинтересовался:
- Насчет женской армии, ты серьезно? - Тойота-лебедь катила на малой скорости, и по моим закрытым векам приятно скользили легкие тени. - Это, конечно, спорно, - продолжал я. - Но тема острая. Можно даже цикл статей забацать. Социальная философия с левым феминистическим уклоном...
- Глупый ты, Сережа. Ты же понимаешь, что может быть круче матери убитого солдата? За что бьется мужчина, - не давая вставить слова, напирала она. - За мундир, за деньги, за честь, кстати, весьма условное понятие, а женщина всегда бьется за счастье своего младенца. Понимаешь, женщина спасает Родину, как своего ребенка. Женщина прижимает Родину к своему сердцу и никому не даст сделать ей больно, а если кто-то попробует, то глотку перегрызет. Понимаешь? При необходимости превентивного ядерного удара нажать кнопку может только женщина. Кстати, тебе известно, что и от радиации женщины страдают меньше, конечно, с крысами и акулами нам не тягаться, но все-таки процент белокровия у женщин в равных условиях заражения на одиннадцать пунктов меньше, чем у мужчин. Женщины - лучшие водители, женщины - лучшие врачи, женщины -лучшие снайперы...
Тойота-лебедь пересекла Бульварное кольцо. Впереди за ветровым стеклом маячил черный Мерседес, и позади катили два черных Мерседеса с тонированными стеклами. Я и не пытался ей возражать. Все было понятно. Видел я людей с клиническим мировоззрением, правда, до сих пор как-то все больше попадались казаки, расисты и коммунисты. У меня язык чесался, спросить своего телохранителя: «И что же теперь, любезная, Екатерина Васильевна, винтовку в руки и жида пархатого в глаз бить, как охотник белку?» Но я сдержался. С фанатиком спорить, то же что свинцовым мячом в волейбол играть, и тяжело, и голову случайно может снести.
Уж не знаю, почему я настроился на длинную дорогу. Расслабился в искусственном холодке. Я рассчитывал на дальнюю загородную прогулку. С ветерком по скоростному шоссе, потом какой-нибудь хитрый поворот на проселок. Котлован, наподобие того, где расстреляли табор, нижние поля, сточные ямы. Я был почти разочарован, когда Тойота-лебедь, даже и не разогнавшись как следует, вдруг остановилась, и за стеклом оказалась раскаленная привокзальная площадь. Над площадью полыхало солнце. А под солнцем копошилась, как тараканы на раскаленной сковороде, быстро переставляя тысячи ног, гудела толпа. Над толпой дрожал прозрачный воздух, и в нем, как в линзе, изгибались стеклянные капли обесточенных фонарей.
На этот раз дверцу передо мной распахнул Сумский. На больших вокзальных часах было девять. Я вышел, разминая ноги, и сразу увидел Васнецова. Павел Фомич поманил меня полной рукой.
- Ну что это, Сергей Варфоломеевич?.. - укоризненно сказал он, мягко переходя с генеральского «вы» на вполне отеческое «ты. - Сережа, у тебя такая физиономия, будто ты в карты продул, и закладную на все имущество подписал.
- А в самом деле, что я подписал?
Бригаденфюрер вопросительно посмотрел на Сумского. Краем глаза я заметил, как из багажника Мерседеса, остановившегося прямо напротив центральных дверей, «черные вдовы» вынимают какие-то баллоны. Солнце мешало как следует рассмотреть, но мне показалось, на каждом баллоне, как на трансформаторной будке нарисован устрашающий трафарет: череп и кости. Баллоны погрузили на багажную тележку и повезли куда-то влево, огибая вокзал.
- Ничего особенного вы не подписали, - сказал Сумский. - На бланке будет напечатан стандартный формуляр. Я бы вам дал заполненный, но они кончились. Документ о неразглашении. Но это ничего не значит. Вы же журналист, вы должны освещать...
- Как же я буду освещать? - не испытывая никакого раздражения, я с удовольствием имитировал его. - Если уже подписал, что не имею права разглашать?..
Вытащив из кармана рубашки модные очки, Сумский в последний раз прищурился на солнце и спрятал глаза под зеркальными стеклами.
- Напишете правду, - сказал он. - Если придерживаться реальных событий и ничего не комментировать, то ничего и не нарушите. Кстати, Сергей Варфоломеевич, вы при оружии?
- Вальтер. - Я потряс дипломатом.
Сумский повернул голову, и стекла его очков ослепили меня. Наверное в скрытых глазах пресс-секретаря был вопрос. Мне стало неловко.
- И диктофон, конечно!.. - сказал я. - Если понадобится взять интервью...
- Ни то, ни другое не понадобится! - мягко перебил Павел Фомич.
rus 
deu 
вернуться к предыдущей
читать
следующую