Глава 22.
Карающие вдовы накрывают столы
В конце бесконечно длинного узкого, белого коридора над лифтовой дверью были вмонтированы в стену круглые школьные часы, и я сверил время. Оказалось, только половина четвертого. Это значило, что с того момента, как я выбежал из редакции прошло всего пять часов.
- Хотя, вы правы, - нажимая светящуюся кнопку с цифрой «пять», сказал Васнецов. - Конечно, тайна. Тайна за семью печатями. Пока тайна. Но, поверьте, первородный грех тоже до какого-то момента оставался для человечества неизвестен. - Он опять хохотнул. - Потом-то все, как вы догадываетесь, раскрылось!
В длинном и узком банкетном зале на пятом этаже во всю кипели приготовления к мероприятию. Роскошь. Хрустальные люстры, белоснежные скатерти, высокие стулья с узкими резными спинками. Батареи драгоценных бутылок. Не поминки, а министерский юбилей. Здесь уже были сервированы столы, и по количеству мест я прикинул, что поминать Варфоломея Трубника придет не меньше ста человек.
Боевики в белых отутюженных фартучках, надетых прямо поверх коричневых рубашек, поскрипывая своими грубыми ботинками, раскладывали на скатерти серебряные ножи и вилки, расставляли вазочки с голубыми салфеткам. Все четыре офицера-распорядителя были в черном. В форме фашистов вообще превалировал черный цвет, но эти выделялись. Их мундиры поблескивали, как промытый спиртом чистейший антрацит. Ни одного светлого или цветного пятна. Пуговицы, пряжки, знаки отличия - все сливалось до такой степени, что даже свастику на рукаве сразу не разглядеть. Позже я узнал, что за приверженность к черному цвету их иногда называли карающими вдовами. Именно эти офицеры руководили кровавыми карательными операциями, и они же несли личную ответственность за проведение помпезных мероприятий.
В момент нашего неожиданного появления солдат в передничке взобрался на стремянку и под наблюдением офицера собирался ввинтить новую лампочку в люстру. Нас заметили, и под дружное «хайль» руки всех присутствующих взлетели к потолку. Парень, стоящий на стремянке, чуть не свалился, ботинок скользнул по ступеньке, он покачнулся, но все-таки удержал равновесие, даже лампочку не уронил.
- Ничего, ничего, - Павел Фомич, кажется, остался доволен. - Не обращайте на нас внимания. Работайте.
Через минуту Васнецов нажал большим пальцем кнопку с надписью «бункер - третий ярус», находящуюся в самом низу щитка. Когда кабина встала, и двери разошлись, я увидел такой же, как и наверху, бесконечно длинный белый коридор. Отличие состояло в отсутствии окон, вместо них сияли лампы и черные фигуры, расставленные вдоль стен. Интервалы между фигурами были метров по двадцать. Они были неподвижны, как часовые у Мавзолея. Квадратные подбородки, стеклянные глаза. Начищенные сапоги. Черепа на фуражках. Тогда я не знал, что стоять здесь, в святая святых, в почетном карауле имели право только избранные эсесовцы из подразделения «Мертвая голова». Павел Фомич чиркнул спичкой о ремень эсэсовца, прикурил длинную сигарету, выпустил струйку дыма и по-отечески потрепал парня по щеке. Тот даже не шелохнулся и не моргнул.
В конце коридора за двустворчатыми дверями, украшенными почему-то двуглавым орлом оказался квадратный зал без окон. Каждый раз, когда кто-то входил, орел предупредительно распахивал крылья.
Я прикинул на глаз, здесь было метров триста квадратных, не меньше. Зал был пуст. Такой же, как в кабинете Васнецова, навощенный паркет, зеркала в золотых рамах, шелковые однотонные обои, хрустальная люстра, полыхающая наверное сотней пятьсотватных лампочек. Меня удивил потолок. Вокруг люстры неряшливыми зигзагами над головой лежала копоть. Немного позже я понял происхождение этой грязи. Копоть оставалась от факелов.
На мгновение задержавшись перед одним из зеркал, я вдруг увидел свое отражение - на меня смотрел нелепый молодой человек в белой рубашке и мятых брюках, судорожно сжимающий в руке нетяжелый кейс. Вход в просмотровую комнату оказался именно за этим зеркалом. После режущего света люстры некоторое время я почти ничего не видел, только белый прямоугольник впереди и черные спинки кресел. Потом они оказались обитыми красным бархатом. Нащупав сидения, я опустился рядом с бригаденфюрером.
- Кино будем смотреть, - проинформировал он и взял телефонную трубку. - Вася, дай нам любимую хронику. С первого по двенадцатый эпизод.
- Павел Фомич, что, с начала запустить? - спросил молодой голос из будки, располагающейся где-то во мраке за спиной.
- Сначала, сначала, - Васнецов хохотнул и выпустил из ноздрей дым. - Тайна, надо же!
Когда луч кинопроектора прорезал темноту маленького зала, и в нем серебряными спиралями завертелся сигаретный дым, я отчетливо увидел маленькие капли пота на висках бригаденфюрера. Мне было душно и остро захотелось приложить к голове лед.
- Тайна! Первородный грех! - повторял он. - Сейчас увидите, какая она из себя, эта гидра.
Отраженный свет экрана наполнил маленький зал. Такие залы есть на киностудиях, это специальные просмотровые, режиссерские комнаты на десять кресел. Прямо со своего места по внутреннему телефону режиссер заказывает ролик, и вышколенный киномеханик сразу ставит бобину. Подобный просмотр - всегда таинство. Ведь в режиссерских залах обычно показывают самый свежий, никем еще не виденный материал. Но то, что я увидел, оказалось вообще за гранью добра и зла. Наглая фальсификация или истина в первой инстанции? Истина, в которую до сих пор была посвящена лишь горстка избранных. Истина, уже готовая перечеркнуть мир новым кровавым рвом.
Почему в режиссерском зале, расположенном глубоко под землей не было кондиционеров? Или они были отключены? Через пять минут я почти задыхался в стоячем густом воздухе, пропитанном все тем же запахом горной фиалки. Поначалу фильм показался мне помпезным и скучным.
rus 
deu 
вернуться к предыдущей
читать
следующую