Глава 13.
Три дебила
Перебирая глазами книжные корешки, я вдруг понял: к двум часам нужно быть в редакции и сдать работу. Недописанная накануне статья так и повисла на экране компьютера. Непроизвольно я опустил глаза. В нарастающем солнечном свете желтая сигнальная лампочка на белом корпусе была еле различима. Выключая компьютер, я каждый раз представляю себе, что нажатием клавиши, отрезаю голову очень умному услужливому человеку. Я оставляю компьютер в спящем режиме, и тихое гудение двух внутренних его вентиляторов круглые сутки наполняет мою маленькую квартиру. Так лучше, ведь машина с погасшим экраном может проработать и месяц. Так проще вернуться к работе, прерванной на половине фразы. Достаточно лишь тронуть пальцем любую клавишу, и на экране из черноты выплывет недописанный текст.
«ИГРА В БИСЕР ПО-РУССКИ, ИЛИ ПЕТУШИНАЯ РУЛЕТКА» – так называлась моя статья.
Профильтрованное сквозь полупрозрачную штору солнце колебалось по всей ширине постели вместе с потоком прохладного воздуха, врывающегося в форточку. Проститутка так и лежала на спине, прикрыв рот уголком простыни. Сброшенная и скомканная ночная рубашка свесилась на пол. Я вовсе не хотел возвращаться к работе. Но чего хотела эта девушка, я не знал.
– Хочешь сейчас уйти? – спросил я. – Я не держу. Ты можешь встать, одеться и уйти. Ты хочешь?
– Нет.
– А чего ты хочешь?
Она не ответила. Она даже не шелохнулась – тоненькая статуэтка, лежащая поперек белой простыни. Волосы Сони уже просохли и искрились, в них будто пробегала платиновая искра. Я хотел поймать эту искру в ладонь, но не поймал. Пальцы мои бессознательно барабанили по дубовой полированной спинке.
– Ты совсем ничего не хочешь? Может быть, ты хочешь поесть? Что ты чувствуешь, девочка?
Не прикасаясь, я рассматривал ее. Никаких язв или прыщей, обычно укрощающих тело бомжа, никаких синяков, только шрамы. Шрамы были будто нарисованы цветными карандашами на глянцевой бумаге. И каждый маленький шрам был как драгоценный подарок. Розовые, темно-коричневые, чуть заметные белые рубцы усеивали тело девушки от пяток до шеи, их не оказалось лишь на лице и ягодицах. Шрамы были какие-то одинаковые, хотя и оставлены в разное время. Что может оставить на женском теле подобную отметку?
Загораясь все больше и больше, я пересчитывал их губами по одному начав сверху, с напряженной жилочки на шее, и двигаясь последовательно вниз по неподвижному телу, по груди, по животу...
Целуя коленки Сони, я вдруг заметил, что она не до конца отмыла пальчики на ногах. Под ноготками сохранились черные траурные каемочки, и каждый такой нежный пахнущий мылом пальчик тоже был как подарок. Проститутка не противилась, и я поцеловал даже ее ступни. Ступни были гладкие как у младенца и тоже пахли мылом.
– Не нужно... – попросила она. – Пожалуйста... Прошу вас...
– Тебе щекотно?
– Нет.
– Выпьешь шампанского?
– Нет.
На самом краю сознания проскочила картинка. Шрамы на груди у сутенера-Фикуса, когда он извивался на дощатом полу товарного вагона. Не выдержав, я соскочил с кровати, выхватил из ящика бутылку, и комната на мгновение оказалась вся в хлопьях снежной летящей пены. Сделав гигантский глоток из горлышка, я зажмурился. Очень хотелось растянуть следующую минуту. Если бы я знал, что она обратиться в ничто. Но я не знал.
Брызги шампанского оставили на шторе большие темные пятна. Пятна на глазах подсыхали, таяли. Я вытер губы. Засыпанная сверкающими капельками Соня не пошевелилась. Она лежала все в той же позе. Открыла глаза и смотрела на меня. Шагов на лестнице я не уловил, только звонок в дверь. Сжимая в мокрой руке бутылку с шампанским, я припал к глазку.
За дверью высились три фигуры. Упорный палец продолжал надавливать кнопку звонка. На фоне кафельных стен подъезда фигуры выглядели комично и никаких опасений не вызывали. Мужики были различного возраста, роста и сложения, но в первый момент, посмотрев в глазок, я решил, что возле мой двери симметрично улыбаются близнецы-тройняшки. У всех троих совершенно одинаковые детские розовые лица. Все трое были совершенно одинаково одеты в светлые клетчатые костюмы. На трех одинаковых людях совершенно одинаково на фоне белоснежных рубашек топорщились полосатые галстуки. Отличие составляло обручальное колечко на пальце одного из них.
– Откройте! – детским заносчивым голосом потребовал этот, с кольцом. – Откройте, я знаю, что она там!
– Зачем это я стану открывать? – удивился я.
– Моя невеста!.. Она у вас!..
– Кто вам нужен, ребята? Какая, к чертям, невеста? Вы ошиблись. Идите отсюда. Валите, пока я добрый.
Может быть он и не хотел улыбаться, но улыбался. Потом я узнал, что у этих симпатичных ребят вообще не бывает другого выражения лиц, что любые свои эмоции – неважно, ярость это, ненависть, презрение, преданность или любовь, – они выражают, надувая полные щеки и растягивая губы. Но в тот момент, глядя на розовый блин, я не на шутку разозлился. Это же надо, в восемь часов утра так улыбаться. Меня бесил звонок. Палец непрошеного гостя не отрывался от кнопки.
– Сергей, – сказал он. Блин прижался к двери, и я мог видеть только один сверкающий глаз. – Сережа, я знаю, что вы хороший человек. – Глаз был мокрый. – Мне все про вас рассказали. Вы же не злодей? Откройте...
– Это Славик...
Обернувшись на ее голос, я обомлел. Соня стояла посреди комнаты, и в руке у нее был отцовский «Вальтер».
– Он, между прочим, заряжен, – сказал я и одним глотком добил бутылку шампанского. – Положи. Не нужно в меня целиться.
Аккуратненько я пристроил пустую бутылку на столе рядом с гудящим компьютером. Все-таки звонок разбудил племянника, и в маленьких промежутках тишины можно было слышать, как он спустился с кровати и заковылял по полу.
«Кошмар, – подумал я. - Теперь он точно разбудит Татьяну, а она после смены. Сутки на ногах провела».
– Чего я хочу? – громко промычала Соня. Она не прятала губы, и смотреть на нее было неприятно. – Я хочу, чтобы ты его не впускал. Славик не должен сюда входить. Я не хочу его видеть! Я не хочу, чтобы он видел меня голой!
– Да не собираюсь я никого впускать! Кто тебя сглазит? – крикнул я. – Не собираюсь!
– Соня! – Круглолицый жених больше не звонил, он истерически колотил в дверь. Судя по количеству одновременных ударов все трое били в дверь кулаками и ногами. – Соня. Я люблю тебя, Соня, мы будем вместе... Сердце мое!.. Я уже простил тебя... Простил! Соня...
– Может пустить их?
– Не пускай!
Круглый стеклянный глазок, вделанный в крашеное дерево, готов был уже выпрыгнуть из своего гнезда и удариться об пол. За стеной больше не было слышно детских шагов. Скрипнула кровать. И я понял: племянник прилег рядом с Татьяной, обнял ее, уткнулся в теплую материнскую грудь и, наверное, сразу уснул. Какой-то частью своего сознания я даже успел позавидовать ему.
– Сергей, будь человеком. – умолял голос за дверью. – Открой! Открой, а то мы сломаем!
– Пошел вон! – огрызнулся я, отбирая у девушки оружие, – Исчезни! А то я сам тебе кое-что сломаю. Затихни... Блин!
– Я хочу шампанского, – сказала Соня.
– Что, правда хочешь?
Вынимая из ящика новую бутылку, я услышал нехороший, противный скрип. Но это не было скрипом серебряной упаковочной фольги, это скрипели от ярости мои собственные зубы. И будто ознобом всего прохватило от этого скрипа. Я глянул в зеркало и ужаснулся. Перекошенное бледное лицо, смотрящее на меня из бронзовой круглой рамы, просто не могло быть моим лицом.
Пальцы крутанули проволочный зажим. Но на этот раз пробка не стукнула в потолок, я ее придержал. Потребовалось почти минута, но я вытерпел эту минуту, как спортсмен терпит мышечную боль на последнем финальном рывке перед финишем. Под нажимом моих пальцев газ выходил из бутылки медленно с гадким шипением.
– На, попей, – сказал я, протягивая бутылку проститутке. – Остудись!
Хорошо было бы встать под холодный душ, а потом как следует растереться махровым полотенцем, выйти на балкон, сделать несколько взмахов руками, несколько приседаний, увы, на все эти прелести у меня просто не было времени. Не наливать вина в стакан совсем не трудно, но когда ты уже налил, когда пригубил, когда почувствовал крепкий островатый вкус на губах, как остановиться? Я уже хотел открыть дверь и впустить в квартиру этого жениха-идиота с его приятелями. В конечном счете это было бы справедливо, ведь он первым оплатил Фикусу Соню и, кажется, на месяц вперед. Или не открывать? Выстрелить в потолок из Вальтера, пугнуть их, как следует, и завалить светловолосую бомжиху на постель. Раздвинуть бедняжке ноги, накрыть лицо подушкой. Чего я хотел сильнее? Насладиться удовлетворением животной страсти? Или все-таки сделать над собой усилие и насладиться собственным благородством? Ведь благородство тоже неплохое острое чувство!
В трехрожковой люстре на потолке не хватало одной лампы. Если выстрелю, пожалуй, вечером вообще не смогу зажечь свет. Чтобы хоть как-то взять себя в руки (стрелять в потолок показалось опасно, ведь соседи и ментов вызвать могут) я мысленно представил себя на месте спящего племянника и попробовал услышать, как бьется под горячей тканью сердце его матери. И мне это почти удалось.
– Я не позволю вам... – кричал жених в подъезде, и его голос уже не так сильно задевал мои нервы. – Я не позволю вам... Я не позволю!
Поставив Вальтер на предохранитель, я положил его в ящик стола и открыл дверь. У отступивших назад одинаковых парней были одинаково изумленные испуганные лица. Они никак не ожидали ничего подобного. Жених крутил глазами и безмолвно разевал рот.
– Что? – спросил я злобно. – Что ты мне не позволишь, идиот?
Когда она упала? Я не понял. Наверное, в тот момент, когда моя рука потянула собачку замка, Соня потеряла сознание и рухнула на пол рядом с кроватью. Пока выпавшая из ее руки бутылка катилась по полу, они вошли. Вошли по очереди, все трое Они оглядывались. Тот, что был с кольцом, жених, бухнулся на колени. Он плакал. Все выглядело так красиво, так романтично, что я уже вполне мог обойтись и без холодного душа и без приседаний на балконе.
Золотые волосы проститутки растеклись в пенной луже шампанского, ее маленькая ладошка лежала на полу. Только теперь я обратил внимание на тоненькую металлическую полосочку, украшавшую пальчик. Спина, одетая в клетчатый пиджак, согнулась, и толстые мокрые губы поцеловали это самое колечко.
– А вы, ребята, выпить не хотите? – спросил я, и постучал босой ногой по ящику с бутылками.
Но никто не хотел. По очереди, как входили в дверь, они пожали мне руку. Один, потом другой. Жених не смог этого сделать, потому что уже стоял посреди комнаты, подхватив на руки мою белую нежную статуэтку.
– Спасибо, Сергей! – сказал он, всхлипывая как младенец. – Спасибо. Ты ни в чем не виноват. Ты не знал всего. Ты хотел как лучше. Ты благородный человек. Виновата жизнь!
Он вынес ее на руках. Солдатский ботинок с красными шнурками и черная туфля на каблучке стояли возле ножки кровати, а белое грязное платье валялось на полу в моей ванной. Больше никакой одежды на статуэтке не было. В раскрытую дверь я увидел, как уже на лестнице два розовощеких человека скинули свои клетчатые пиджаки и укутали Соню.
Сестра так и не проснулась. Я принял душ, перед зеркалом расчесал мокрые волосы и, не надевая даже трусов, опустился на стул перед компьютером. На смятой постели за спиной оставалась ночная рубашка, наверное она была еще теплой и хранила запах вокзальной блондиночки. Пятна от шампанского на шторе окончательно просохли. Только солнце горело, отражаясь в зеленом стекле бутылки – размытый белый крест. Все закончилось ничем, и я лег в свое русло, покатился как хрустальный шар по гадальному желобу. Я тронул рукой белую клавишу, и из черноты экрана медленно выплыла моя недописанная статья. Через четыре с половиной часа я должен был сдать работу.
rus 
deu 
вернуться к предыдущей
читать
следующую