Обряд посвящения, учитель и ученик, разделенные невидимой преградой
Первым выбравшись из трубы транспортера, Рашид быстро вытер кровь, разорвав один из мешков, и помог Ивану Куравскому. Белая лента опять и теперь уже навсегда остановилась, не дотянув тело гения до цели почти полтора метра.
- Спасибо, - тоже вытирая кровь со своих щек сказал Куравский. - Полдела сделали. Теперь мы должны добраться до кухни. - Он быстро обследовал стенку склада. - Впрочем, это, кажется, совсем не сложно. Здесь есть грузовой лифт. - Он подпрыгнул и, ухватившись обеими руками за железную скобу, подтянулся. - Давайте сюда! Придется немного попотеть, но мы должны разжать створки.
Снаружи с частотой хорошей скорострельной винтовки грохотали взрывы. Уже сидя на полу низкой кабины лифта, Куравский устало сказал:
- Сейчас заключенные попытаются захватить космопорт, охрана будет защищаться. Нам все это на руку. Нам не нужен космопорт. - Он усмехнулся и слизнул капельку крови с нижней губы. - Нам нужна только тюремная кухня.
- Как глупо, - сказал Рашид.
Он сказал это не потому что просто хотел услышать собственный голос. Перед его глазами все еще стояли: маленькие белые солнца взорвавшихся в воздухе истребителей; разлетающиеся в каменные осколки гигантский кулак и медленно падающий минарет.
- Мы отправляемся в двадцатый век, - почему-то разозлился Куравский. - В восьмидесятые. По моим расчетам там можно неплохо устроиться. А уже оттуда мы вернемся в подвалы Всемирного Банка.
- Ты уверен, что нам нужен именно двадцатый век? - спросил Рашид, уже следуя за ученым по коридору. - Ты уверен, что нам следует бежать именно туда?
- Уверен.
Ударом ноги Иван Куравский распахнул двери кухни. В лицо ударил запах пищи. На этот раз с лица пришлось вытирать пот. Было слишком жарко. Пот заливал глаза. Среди кипящих котлов и раскаленных плит, среди стерильного кафеля кухни стояли две женщины, Наталья и Гузель. Больше в столовой не оказалось ни одного человека.
- Которая из камер? - спросил Куравский.
Гузель шагнула к высокой эмалированной двери холодильной камеры и распахнула ее. Рашид взглянул на свои трофейные часы. Циферблат сильно запотел но бегущую секундную стрелку еще можно было различить.
- Нужно подождать, - сказал он подушечкой большого пальца, протирая стеклышко.
- Чего ждать? Кого?
Женщины и Куравский вошли в холодильник. Загудел двигатель на холостом ходу. Отдаленно прогремел взрыв. Пол под ногами подпрыгнул, как резиновый матрас, и снова окреп.
- Я буду ждать Инес, - сказал твердо Рашид. - Пять минут еще буду ждать. Если не хотите ждать, можете отправляться без меня.
Коврика не нашлось, и он, вытряхнув какие-то гнилые овощи на кафельный пол, использовал брезентовый мешок вместо коврика.
Рашид встал на колени, сложил руки и погрузился в молитву. В эту минуту он молил только о том, чтобы Ахан даровал жизнь его новой жене Инес.
Пол, на котором он стоял, с некоторой периодичностью то уходил вниз, то снова оказывался на месте. В коридоре совсем рядом слышались какие-то крики и пистолетная пальба. Но Рашид был полностью погружен в искреннюю, честную молитву.
- Открой глаза! - крикнул Куравский. - Достаточно! Ахан уже выполнил твою просьбу, и нужно поторопиться!
Разламывая кафель тяжелыми свинцовыми ботинками, Инес прошла через кухню и втиснулась в холодильную камеру прямо в скафандре. По ее лицу за стеклом шлема бежала кровь. Рашид медленно поднялся. Отряхнул колени, еще раз мысленно поблагодарил Ахана, вдохнул полные легкие ледяного воздуха, и сам закрыл за собой тяжелую эмалированную дверь.
***
В отличие от предыдущего путешествия во времени, обошлось без поломок. В первый раз в живую Рашид наблюдал, как уходят назад годы. Окошечко в часах, показывающее год, содрогалось. Часы раскалились, но он не выпускал их из рук.
"Восьмидесятые годы двадцатого века. Что там в восьмидесятых? - думал он, перекидывая раскаленную круглую коробочку часов из ладони в ладонь. - Там должны быть мои родители. Я родился в тысяча девятьсот девяносто шестом. Когда я родился, моим родителям было немногим более двадцати лет. Матери двадцать один, а отцу двадцать пять. Значит, в восьмидесятом отцу будет девять лет. Девять лет - это не возраст. Хорошо бы немного попозже".
Цифра в окошечке часов менялась, и скоро Рашид увидел, что он проскочил уже год своего рождения.
- Нельзя здесь остановиться? - спросил он. - Я хочу поговорить со своим отцом. Я хочу кое-что у него спросить.
И только теперь он заметил, что Ивана Куравского рядом нет.
Молодой ученый находился на расстоянии протянутой руки у противоположной рифленой стенки морозильной камеры, но он был полупрозрачен, и продолжал таять на глазах.
Через камеру между ними будто провели светящуюся меловую полосу. По одну сторону полосы оказались он сам, Гузель и сидящая на полу Инес. По другую сторону Куравский и Наталья. Инес была без сознания, с нее удалось снять только шлем.
Покачивался медальон на груди Натальи. Женщина рожденная из лунного камня теперь точь в точь напоминала пастушку с фарфоровой тарелки.
- Не удивляйтесь, Рашид Аристархович, - сказала тень Куравского. - Простите, я, конечно, должен был предупредить вас заранее. Но как-то к слову не пришлось. Мы, как видите, должны разделиться. Я пойду одной дорогой, мы с Натальей, отправляемся назад, в самый конец восемнадцатого века, а вы останетесь здесь, в восьмидесятых двадцатого. Прощайте. Честное слово, с вами приятно было иметь дело.
Их силуэты превратились в невесомую дымку и пропали, вероятно, ускользнув дальше в прошлое. Белая меловая черта тоже лопнула и распалась. Цифра в окошечке часов остановилась.