28
Ли заперлась в душевой кабинке на турбазе, включила воду. Она смотрела на свое зыбкое отражение в мокрой кафельной стене. Как во сне, она поднимала руку и трогала свое голое тело. Неприятное ощущение не проходило. Она даже не могла сформулировать это ощущение, даже не могла сказать, приятно оно было на самом деле или отвратительно.
Они вышли из заповедника и купили билеты на завтра, на утренний поезд. Они купили билеты первыми. Уже за ними к окошечку кассы выстроилась очередь. Вернулись на турбазу. Заперлись в комнате и быстро, не закусывая, молча выпили все, что осталось выпить. Ли не опьянела, только легкая сонливость появилась в теле, заторможенность. Ник достал свой дневник (он почти никогда не доставал дневник в присутствии матери) и стал что-то медленно-медленно записывать. Тогда она пошла в душ.
“Мир чертовски красив ... – записал он. – Можно подстеречь в реальности такие минуты, что никакое произведение искусства не сравнится с ними по многозначности и завершенности деталей. Но все это разрушается... Живописен может быть лишь миг... Вокруг одного мгновения красоты лежат годы уродства. Хотя? Это как поворачивать голову... И если я смотрю один с одной движущейся точки – себя, то это так. А если допустить, что точек наблюдения столько же, сколько и людей. Может быть, красота просто разделена между всеми? Разделена поровну?
Я задумал убить человека. Мне семнадцать лет. Несколько часов назад я видел, как два подростка (им уж никак не больше, чем по четырнадцать) отняли жизнь у двух женщин. Я не могу. Они сделали это спокойно. Они сделали это, как это делают животные, естественно.
Конечно, нужно иметь в виду – здесь идет война. Определенно война! Но это какая-то вялая война... Это, в общем, не похоже на войну. Они режут друг друга очень неторопливо...
Если мне удастся открыть клапан... Если мне удастся спровоцировать поток крови, повернуть его в другое русло, так, чтобы эта медленная резня преобразилась в открытую бойню, меня заметят. Меня заметят те, кто управляет. Если мое действие будет тонким, но явным, а результат будет достигнут, они обратят на меня внимание. Человек, способный к превращению малой крови в большую, – это человек, способный к управлению!”
Ли вошла. Заглянула через его плечо. Присела на постель. Голова ее была повязана полотенцем.
– Ма, у меня к тебе большая просьба.
– Ну?
– Никогда не заглядывай в мой дневник! Я тебе сам его покажу... Потом!..
– Не буду! – сказала Ли и прилегла. – Давай спать! Я устала...
Ник немного посидел, глядя в окно, на яркое голубое небо, на купол храма, зависший в этом небе, потом закрыл занавески и опустился на свою кровать. Ли уже спала, это было ясно по ее ровному громкому дыханию.
В полутьме приподнималось над подушкой ее спящее лицо. Можно было разглядеть, что крестик выпал и лежит рядом между растопыренных пальцев. Ник не запомнил своего сна, от сна сохранилась только какая-то сладкая путаница. Танцплощадки не слышно. Понятно, что уже ночь, но какая ночь? Ночь только началась, или уже близко к рассвету?
Поднявшись с кровати, Ник отодвинул занавески. Над двором горел только один фонарь. Черный купол храма лишь чуть-чуть обозначивался на совершенно черном беззвездном небе. Тучи не видно, но она низко. Он поискал глазами луну, должна же где-то пробиваться она сквозь облака, ну хотя бы намек. Не нашел. Разбросанные по двору, лежали так же, кажется, в том же порядке, что и накануне, спящие собаки. Он поискал часы, нашел их у себя на руке (надо же было так устать, что забыл раздеться), поднес сперва к уху, потом к глазам. Часы тикали, часы показывали два часа ночи.
Он никак не мог сосредоточиться, просто стоял у окна, смотрел на спящих собак и почему-то улыбался. Окна турбазы, обращенные во внутренний двор, были темны. Набесились туристы на танцплощадке, напились сладкого вина и заснули все. Единственное окошко светилось в первом этаже слева. Ник сосредоточился на нем. Он попытался угадать, почему туристы в этой келье не погасили лампочку.
По двору прошел высокий старик (он появился, кажется, из полуоткрытой двери храма). Медленно, отдаваясь эхом, простучала его палка. Стук палки следовал за стуком сапог. Когда старик прошел под самым фонарем, Ник разглядел серебряную бороду, неестественно грязный зеленый костюм: длинная куртка, вздутые на коленях галифе, а сапоги начищены – черные с узкими носками.
– Это ты? – спросила Ли за спиной.
– Ну!
– Ночь, что ли?
– Ночь! Спи, ма, два часа...
Она громко вздохнула, повернулась на другой бок, через минуту стало понятно: она опять спит. Старик ткнул своей палкой в одну из собак. Собака тихо заскулила, поднялась, немножко отошла и снова легла. Старик что-то сказал сам себе не по-русски, что, не разобрать. Он постоял в середине двора и двинулся в сторону внешних ворот.
« Я забыл за всеми этими красотами посмотреть, уехала дурочка или не уехала... Девочка Таня! – припомнил Ник и испугался собственной мысли. – Кажется, я кого-то сегодня предал! Нужно было над ней стоять, пока чемодан собирает, и – пинками!.. А я ее даже не искал. Что если она еще жива? Что если она еще здесь, в монастыре? Я не знаю номера ее комнаты. А что если она уже плавает молча где-нибудь под волнорезом или в голубом озере? »
Свет в единственном окошке мигнул и вспыхнул сильнее. На занавеске появилась тень. Внутри кельи включили дополнительно настольную лампу.
« Кто включает лишний свет? – спросил у себя Ник, он еще окончательно не проснулся, он еще улыбался. – Лишний свет включает трус! Это девочка Таня боится! »
Все двери оказались заперты: и дверь на улицу, и дверь в другой корпус. Конечно, можно было пройти и внутренним коридором. Но он сначала не сообразил, а чуть позже не захотел терять времени. Первую дверь он преодолел, недолго повозившись с замком, перед второй оказался бессилен. Минуту постояв, Ник подошел к светящемуся окну. Поднял руку (рама начиналась чуть выше его роста) и костяшками пальцев постучал.
« Лучше ошибиться, чем не попытаться! »
– Не нужно... Ну пожалуйста... – ее голос прозвучал, как через подушку, сдавленный, тихий.
– Таня, это я, Николай!
В комнате что-то упало. Быстрые шаги босых ног. Занавеска отлетела в сторону, и он, отступив на шаг, увидел за стеклом ее бледное лицо.
– Открой мне... – сказал Ник. – Дверь корпуса заперта, я не могу войти. Почему ты еще не уехала?
– Потому что дура!
Занавеска опустилась, и через пару минут щелкнул замок на двери, ведущей внутрь корпуса. Дверь приоткрылась, девочка поманила рукой.
– Иди...
Ник последовал за ней по длинному сводчатому коридору, вошел в комнату и встал у окна. Все-таки он разглядел луну. Из этого окна был виден жирный белый кружок в низкой черноте. Ему совсем не хотелось разговаривать с девочкой, он пожалел, что сорвался с постели и пришел сюда.
– Они были здесь! – сказала она. – Ты не мог раньше прийти?
– Нет, не мог.
– Я завтра уеду?
Он видел ее отражение в стекле. Горела настольная лампочка. Девочка стояла посреди комнаты.
– Ты собрала чемодан?
– Да! Ты посадишь меня утром на автобус?
– Да!
– Ты меня любишь?
– Что? – он с трудом заставил себя не повернуться. Он рассматривал ее личико, отраженное в стекле.
– Я спросила, ты меня любишь?
– Глупо!
– Если хочешь, ты можешь со мной переспать... – она беспомощно разводила руками, она очень боялась, что он сейчас уйдет.
Представив себе спящую Ли, Ник нашел глазами окошко своей кельи и спросил:
– Что, прямо сейчас?
– Поцелуй меня, пожалуйста!
Она закрыла глаза, и руки ее сжались в кулачки.
« Еще одну преданную любовь мне не потянуть » , – подумал Ник, и эта мысль показалась ему тоскливой. Все-таки он опустил занавеску.
Плечики Тани дрожали под его рукой. Ник поискал губы девочки, он делал это сосредоточенно, закрыв глаза, пытаясь включиться. Он воспринимал это действие, как насущную необходимость, как обязанность. Он взял на себя ответственность за это дурацкое создание, и что с того, что переспали с ней другие, теперь и он должен это сделать. Губы Тани оказались мокрыми и очень холодными.
– Ты что? – спросил Ник, когда кулачок с силой уперся в грудь и нажал.
– Не надо – всхлипнула она. – Не надо!
– Чего не надо-то?
– Я не хочу!
– Чего ты не хочешь?
– Этого! Этого не хочу...
Его щеку обожгло, и только потом Ник понял, что получил пощечину.
Девочка с размаху кинулась лицом на свою постель и зарыдала. Она била ладошкой в пружинящий матрас.
– Коленька, посади меня на автобус... Посади... Посади... – причитала она. – Коленька, не уходи, пожалуйста... – Она повернула к нему мокрое от слез лицо. – Прошу тебя, не уходи, прости меня!
– Я не уйду! – пообещал Ник, ему стало смешно. – Куда я денусь?
– Я потом, потом с тобой пересплю, честное слово... Я сейчас просто не могу... Ты же знаешь, меня изнасиловали, у меня стресс. Меня знаешь, тошнит немножко. Я, наверное, заболела... Хочешь, я тебе расписку напишу?
– Какую расписку?
– Что обязуюсь... Ну, это сделать с собой, с тобой... Потом!
– Потом так потом. Только, пожалуйста, не нужно писать расписку. Извини меня, я просто тебя не понял.
Он подвинул стул и присел напротив кровати, он следил за изменениями ее лица. Он чуть отодвинулся, так чтобы рука Татьяны не могла в одно движение достать до него.
rus 
deu 
вернуться
к предыдущей
читать
следующую