25
Расставленные на кофейной веранде белые столики отражали свет, подчеркивая пустоту. Вход перекрывала толстая цепь. Они прошли мимо. Ник только коротко глянул на закрытое окошечко раздачи (на секунду он вспомнил железную палочку, зажатую в руке, необходимое маленькое движение к цели... Вспомнил, что движение это не случилось).
Ресторан, конечно, работал, но сквозь плотные шторы на улицу лишь чуть-чуть пробивались вспышки света и голоса. Ник оценил группу молодых людей на ступенях ресторана. Он не слышал их разговора, но разговор был горячий. По описанию он догадался, что по меньшей мере двое из пятерых – те самые, что изнасиловали вчера Таню.
На пляже между волнорезами, у самого моря, можно было увидеть несколько покачивающихся человеческих фигур.
– Пойдем дальше? – спросила Ли.
– Ты хочешь окунуться?
– Нет! Приятно посидеть у моря, не имея компании!
– А я тебе не компания?
– Ты? Нет!
В черной небесно-морской глубине, на еле различимом изломе, медленно двигался корабль – скопище мелких подрагивающих огоньков. На корабле, как и в ресторане, – музыка, но ее также не было слышно, только накатывали шуршащие камушки на берег с водой, и в них, отступая, шипела пена.
– Плохо, если она не уехала! – Ли шла немножко впереди и сказала это, не оборачиваясь.
Кофточку на ней раздуло порывом ветра, и еще в этом порыве был осколок музыки, короткий и острый.
– Кто?
Осколок зацепил что-то внутри, и задремавший страх легко заполнил сознание. Ник смотрел на море, на маленькую гирлянду разноцветных огоньков, переползающую по шевелящемуся бархату, по густой черноте ночи.
– Девочка твоя должна уехать... – Ли не повернулась. – Ты знаешь номер ее комнаты?
– Нет, я не спросил!
– Ну и дурак. Мы должны зайти, проверить...
– Ты хочешь сама уложить ее чемоданчик?
– Если будет нужно...
Между волнорезами было пусто. Ник остановился, разглядывая пространство, прошелся глазами от одной бетонной стены до другой, никого. Только несколько сваленных дощатых топчанов задержали на секунду внимание, но и там, и у желтой кабинки тоже никого.
– Может быть, мы здесь спустимся? – спросил он.
На лестнице, ведущей вниз, Ли остановилась. Лица ее почти не было видно за упавшими волосами.
– Убьют они твою девочку! – сказала она. – Не сегодня так завтра утром!..
– А ты не боишься, что они захотят, например, нас убить?
Ответа Ник не получил, Ли уже спустилась и снимала босоножки, она уже шла по песку, когда Ник сообразил, что именно обсуждали молодые люди возле дверей ресторана. Сообразил, но сразу потерял эту мысль. Взгляд его упал на неприятные холмики песка, разбросанные по всему пляжу. Ему показалось, что под каждым из этих детских холмиков лежит по трупу.
Большая комната на семь кроватей располагалась на первом этаже. Так же, как и все большие комнаты, она была пуста. Таня открыла дверь ключом и заперлась изнутри. Она стояла посреди комнаты, не понимая, что теперь делать, ей было страшно. Потом села на кровать и заплакала. Была слышна музыка танцплощадки, она пробивалась сквозь толстые стены и немножечко успокаивала. Протанцевав несколько часов, Таня хотела с кем-то познакомиться, все равно с кем. Она придумала, что лучше всего затащить к себе сразу большую компанию каких-нибудь крепких туристов, на худой конец, пусть будет один крепкий турист, но когда мужская рука во время танца жадно взяла девушку за грудь, и она ощутила мужской запах, сразу пришлось отказаться от этой идеи. Ведь придется с ним спать. Спать? Она не помнила, как это происходило прошлой ночью, только боль сохранялась внизу живота, она помнила только ужас... Повторить все это даже в самой мягкой форме казалось невозможным.
« Завтра я уеду, – сказала она себе, сидя и чуть раскачиваясь на кровати. – Честное слово! Не буду никого ждать... Завтра утром... Сейчас надо собрать чемодан, – она поискала глазами чемодан, поискала глазами свои разбросанные по комнате вещи и не двинулась с места. Руки были такими тяжелыми от страха, такими липкими... – Нужно ложиться спать! – сказала она себе. – Завтра я уеду, а сейчас я ложусь спать!.. »
В дверь постучали. Довольно вежливый стук. Татьяна дернула головой и прикусила губу.
« Нужно было свет погасить! – подумала она. – Погасила бы свет... И будто бы ушла... Нельзя гасить... Они подумают, что я легла спать... Еще хуже! »
– Танечка! – сказал такой знакомый, такой страшный голос за дверью. – Танечка, открой мне. Это твой Рашидик! Открой быстренько...
Вцепившись рукой в край постели, она заставила себя промолчать, хотя слова просто рвались из нее криком: « Нет, не хочу! Оставьте меня! Негодяи! »
– Танечка, открой, худо будет! Открой, я тебе сейчас ничего плохого не сделаю... Если ты откроешь, я тебе хорошую вещь скажу!
– Н-е-т! – простонала она и ударилась с размаха лицом в подушку, желая закрыть собственный плачущий рот. – Не могу я!.. Уй-ди-те! Пожалуйста!
– Слушай, а она не открыла, а? – сказал еще один знакомый голос. – Что делать хочешь?
« Почему они говорят по-русски?.. Они хотят, чтобы я испугалась... Но я не испугалась... Мне наплевать... – приподняв голову, Татьяна нашла глазами брошенный на столе нож. – Мне на них наплевать... Я сплю уже! »
Нож, разлагаясь в слезах множеством лезвий, сверкал заманчиво.
– Танечка! – сказал ласково Рашид. – Открой, а то я дверь сломаю. Я тут не один! Мы тебя все любим, Танечка... Открой, а! По-хорошему прошу!
Никакого промежутка. Она и сама не поняла, как это произошло, взяла нож. Сидела, будто в обмороке. Она увидела в круглом стенном зеркале свое отражение – оскаленный рот, бешеное заплаканное лицо и нож, острие, направленное в сторону двери.
– Я буду кричать! – сказала она почему-то спокойным голосом. – Ломайте! Если хотите, ломайте... – все-таки она задыхалась немножко, и заныло, завозилось само по себе, отдельно от нее, сердце. – Ломайте! — крикнула она сухим горлом. – Ну!
Корабль все еще можно было разглядеть — уменьшенное расстоянием море огней. Осторожно поднимая свои узкие ступни, Ли бродила по воде. Она наклонялась, смотрела под ноги, черпала ладошкой воду и терла этой черной, разлетающейся под пальцами водой свое лицо. Ник присел на песок таким образом, что приливная пена только чуть-чуть не добиралась до носков его ботинок, и смотрел на мать.
« Нужно было сразу пойти... – подумал он. – Проследить, чтобы собрала чемодан... На вечерний автобус надо было дуру силой сажать... Не станут эти ребята до завтра дожидаться. Интересно, что они с ней сделают? Выколют глаза? Изнасилуют втроем? Втроем они ее уже насиловали... Они могут и повториться, они от повторения не бегают, им все равно! Звери они! И логика у них такая же примитивная, зверская » .
– Нехорошее какое предчувствие! – сказала Ли. Не выбираясь из воды, она скинула кофточку и отбросила ее назад на песок. – Явственное такое... – она сняла платье и тоже бросила. – Как ты думаешь, может, мы зря сразу не пошли?..
– Мы полотенца не взяли, замерзнешь в мокром! – сказал Ник, подтягивая к себе сперва кофточку, потом платье.
– Кофтой оботрусь, она шерстяная!
Ли, повернувшись к нему спиной, расстегнула бюстгальтер, сняла трусики и уже голая – темная фигурка на темном фоне – двинулась дальше, в темные волны.
– Как вода? – спросил Ник, присоединяя и эти тряпки к остальной одежде.
– Мягкая!
Вспыхнул над пляжем фонарь. Ли нырнула. Наверное только через минуту голова ее показалась далеко от берега. Ник посмотрел на фонарь. Потер глаза. Что-то кольнуло в руку. Он потряс кофточку. Из кофточки посыпалось на колени, на песок битое стекло.
– Хорошо! – донеслось с воды. – Иди купаться... Хорошо!...
Стекло не было бутылочным. Такую крошку может дать лишь разбитая оптика. Это было очень мелкое чистое оптическое стекло. Он поискал, пошарил вокруг и скоро нашел смятый знакомый фотоаппарат, а в двух шагах от аппарата вытянул из песка красную шапочку с козырьком. Такая была на проклятой обезьянке.
Свет фонаря заполнял пространство между волнорезами. Длинные дощатые тени поставленных на ребро топчанов, казалось, поскрипывали. За сверкающей полосой в воде нельзя было различить ни корабля, ни гирлянды, ни головы вечерней пловчихи. Ник присел на корточки. На расстеленном платье Ли он разложил найденное. Почистил фотоаппарат (никаких сомнений – тот самый, один из тех, что болтались на боку навязчивого фотографа), потряс его, высыпая песок. Отжал пальцами заднюю крышку. Крышка отломилась. Пленки в аппарате не было, только маленький хвостик зажат приемной катушкой, – вырвали с мясом.
Кого-то он, наверное, сфотографировал здесь. Ник попытался представить себе, как все это происходило. Двое или трое накинулись на фотографа: удар по лицу, удар в солнечное сплетение, у всех на глазах, бесцеремонно, может быть, у них было и оружие, обезьянке тоже досталось. Пока двое избивали фотографа, третий калечил фотоаппарат. Но чем не понравилась бандитам пленка? Что здесь было снято? Ник оторвал хвостик пленки и посмотрел зачем-то на свет, будто мог что-то увидеть. Он понял, что нужно уезжать. Не подумал, не испугался, а просто понял без особых эмоций.
Ледяное прикосновение руки вывело из транса. В свете прожектора голое тело Ли казалось особенно белым и беззащитным, она приседала и закрывала грудь скрещенными руками.
– Разотри меня, Ник! – попросила она, щелкая зубами. – Холодно же!
Сложенной шерстяной кофтой Ник с силой растирал спину матери. Наконец ей стало жарко. Ник ничего не говорил. Прямо перед ней на платье были сложены рядом кепочка и разбитый фотоаппарат, а слева от фотоаппарата маленькие прозрачные осколки.
« Ерунда... Какая... – Ли перевернулась на спину, подставляя для растирания замерзшую грудь. – Ник ничего не говорил, он только ровно и громко дышал. – Куда мы лезем? – думала она. – Они убивают здесь друг друга... Куда-то мы забираемся все глубже... »
– Поосторожней три, – попросила она. – Больно делаешь.
– Кто оставил записку? – спросил Ник и вытер пот.
– Фонарь дурацкий! – прикрываясь рукой, Ли посмотрела на фонарь. – По-моему, электричество во время войны надо экономить, а они его жгут без разбора. Подай мне купальник.
– Записка, – повторил он.
Ли натянула платье через голову.
– Мы должны сами уезжать, пока нас не убили. Возвращаемся домой?
Она застегивала кофточку. Он не тер ее лица, но лицо горело, красное, будто натертое.
– Записка, ма! Скажи, кто ее написал?
– Глупый, – сказала Ли и пошла по пляжу, черпая босыми ногами песок, туфельки раскачивались в ее правой руке. – Я говорю, нужно ехать... Но мы можем поехать вперед.
– Вперед поехать? – удивился Ник.
– Насколько я понимаю, они убьют твою девушку, если мы ее не предупредим.
– Я думаю, что уже...
Вдоль всего берега, накаляя светом пустые пляжи, стояли зажженные лампы – фонари, белые, без фильтров – злые, они, казалось, выжигали здесь всякую жизнь. Не было видно ни одной парочки, хотя в это время их должно быть много. Только группа подростков лет по четырнадцать-пятнадцать возилась на подъеме в гору. Одинаковые белые рубашки, одинаковые черные брючки... Мальчики были чем-то заняты, но чем именно, с расстояния не разобрать. Этих подростков Ник уже видел сегодня, но не вспомнил где.
Вслед за матерью поднялся на набережную, оценил « пионеров » , обернулся и, взявшись за парапет, посмотрел снова на море. Ли встала рядом.
– А я думаю, что еще нет, – сказала она. – У меня есть основания думать, что еще нет.
– Ты про Татьяну? – спросил Ник.
Бугорки песка там, внизу, напоминали ему маленькие могилки. Казалось, здесь зарыто множество свежих мертвецов. Трупы скульпторов.
– Почему Татьяну? – удивилась Ли. – Миру! Если ты хочешь, мы можем поехать в Очамчире, ты ведь уже все понял, ты ведь этого хочешь?
rus 
deu 
вернуться
к предыдущей
читать
следующую